Ей пришла в голову мысль, что любовь художника к ней может основываться лишь на недоразумении, и иной раз она спрашивала его, почему, собственно, он любит её. И он отвечал, что любит её, как боксёр любит бабочку, как певец - тишину, как грабитель - деревенскую учительницу; он говорил ей, что любит её, как мясник любит пугливые глаза тёлки, а молния - идилию крыш; сказал ей, что любит её, как обожаемую женщину, похищенную из нелепого домашнего очага.

Милан Кундера "Жизнь не здесь"

---

Удачная терминология

"... three categories of atrocities: what we called there "constructive","benign" and "nefarious" bloodbaths. "Constructive bloodbaths" are those that serve the interests of U.S. power; "benign bloodbaths" are largely irrelevant to these concerns; and "nefarious bloodbaths" are those that can be charged to account of official enemies and ere thus useful for mobilizing the public."
Noam Chomsky "Necessary illusions"

---

"...all my foundation in virtue was no other than a total ignorance of vice"

John Cleland

www.gutenberg.org/files/25305/25305-h/25305-h.h...

---

В жизни может случиться разное, но чаще всего не случается ничего.
Мишель Уэльбек "Платформа"

---

А потом достаточно ли быть одержимым каким-нибудь чувством, чтобы выразить его? Может ли пьяный написать застольную песню?

Гюстав Флобер письмо Луизе Коле. Среда, вечер [12 августа 1846]

---

Франц Кафка. Статья для курса экскурсоводов.

Мне хотелось бы начать с цитаты. Милан Кундера в своём романе “Неведение” говорит о Кафке следующее: "Вечно несчастный в этом городе, стараниями туристических агенств, он стал его святым покровителем". Точнее просто не скажешь. Кафка здесь везде: на футболках, на открытках, на брелоках и даже на столовых приборах. Продолговатое семитское лицо с печальными глазами и непропорционально большими ушами взирает на туриста буквально отовсюду. В чём же секрет Франца Кафки? Как же получилось, что столь глубокий и трудный для восприятия писатель, что называется вышел в тираж? Ситуация столь абсурдна, что не следует удивлятся, что абсурдным будет и любой шаг на пути понимания этого феномена.

Итак, абсурд первый. Дом за мной - это так называемый "Дом Кафки". Но значил ли этот дом что-нибудь для Кафки? Увы, ровным счётом ничего. В июле 1883 года маленький Франц появился здесь на свет, а уже в мае 85-ого семья Кафки переехала. Более того в 1897 году этот дом сгорел. Фасад был отреставрирован, но внутренний интерьер не сохранился. Так что мы сейчас с вами ищем Кафку там, где его нет и никогда не было. И всё же здесь открыт музей Франца Кафки и, разумеется, на доме весит мемориальная доска. Подобные доски украшают все дома в Праге, в которых Кафка жил или просто имел хоть какое-то отношение.

Абсурд второй - мы с вами стоим у дома самого читаемого немецкоязычного писателя! Конечно есть много "но". Немецкоязычных авторов бестселлеров мало, многих заставляют читать Кафку в школе или университете и т.д. Но сам факт поражает. Еврей, живший в Чехии, и к тому же примыкающий к австрийской литературной школе, служит эталоном немецкого языка. И это при том, что словарный запас Кафки относительно невелик, порой архаичен и грешит так называемыми "пражизмами".

Абсурд третий - мы с вами стоим у дома самого известного писателя Праги. А много ли было писателей в Праге? Прага вполне может спорить за звание самого литературного города. Список людей писавших в Праге поражает воображение; Петрарка, Рильке, Майринк, Лео Перуц, Томас Манн, Ярослав Гашек, Карел Чапек, Милан Кундера, Марина Цветаева, Богумил Грабал... Но пальму первенства у скромного страхового агента Франца Кафки никто не отспорит. А ведь он дважды чужак! Еврей и немецкоговорящий. Вообразите, что в Санкт-Петербурге все дома увешаны портретам Мицкевича? Или в Париже портретами Тургенева. Мыслимо ли такое?

Впрочем тут уместно спросить не правомерно ли это? Возможно ему, как никому из самих чехов, удалось воспеть Прагу? Но, увы, и тут нас ожидает разочарование и абсурд номер четыре, коли мы уж взялись следить за нумерацией. Кафка суров с Прагой. Во многих своих произведениях, он даже не указывает, что действие разворачивается в Праге, хотя и некоторых людей и некоторые здания исследователи его творчества с лёгкостю опознают. А там где Прага упоминается, как скажем в "Описании одной борьбы", там Прага - зловеща.


Абсурд пятый: в 1924 году Кафка умирает от туберкулёза не дожив месяц до своего 41-летия. Умирает в полной безызвестности. А через 25 лет, не читать Кафку в среде, как сейчас говорят, "продвинутых" людей, станет просто неприлично.

Как видите сплошной абсурд. Хотя слово абсурд не из лексикона Кафки, это слово намертво прикрепил к Кафке Альбер Камю в статье "Надежда и абсурд в творчестве Франца Кафки ". Сам Кафка говорил о "невозможностях".

Вот что он говорит о немецкоязычных писателях еврейского происхождения: "Они живут с тремя невозможностями: невозможностью не писать, невозможностью писать по-немецки, невозможностью писать иначе. Можно добавить четвертую невозможность - невозможность писать вообще." Я же, готовя этот рассказ, столкнулся ещё с двумя невозможностями. Невозможностью рассказать о Франце Кафке и невозможностью не рассказать о нём.

В чём же секрет Франца Кафки. Кафка - конечно, это явление, которое не происходит по одной причине, речь должна идти о целой совокупности причин, и было бы в высшей степени самонадеянно с моей стороны расчитывать, что я смогу предоставить здесь полный анализ феномена популярности Кафки. Поэтому я лишь постараюсь зафиксировать основные аспекты.
Прежде всего его секрет в универсальности. Кафка легко прогибается под любой экзегетический подход. Его трактует кто хочет и как хочет. Есть католическое прочтение, а Кафка никогда католиком не был. Его причисляют к анархистам и даже борцам за независимость Чехии, и это человека, который был настолько далёк от политики, что написал в своём дневнике: "2 августа. Германия объявила войну России. Днем плавал". Кафку называли ревностным сионистом, а он иронизировал в дневнике над сионистским движением "Бар-Кохба". Его величали ценителем иудаизма, а он, побывав на встрече шабата с хасидскими песнопениями, напишет: "Собственно говоря, это было похоже на дикое африканское племя. Ярко выраженное суеверие". Ему приписывали полный разрыв с еврейской традицией, а его очень интересовал провинциальный театр, ставивший спектакли на идише. Его величали атеистом, а он писал: "Мы - нигилистические мысли, пришедшие в голову Бога" или ещё более тонкое замечание против атеизма: " Вороны утверждают, что одна-единственная ворона способна уничтожить небо. Это не подлежит сомнению, но не может служить доводом против неба, ибо небо-то как раз и означает невозможность ворон." Его поднимут на знамёна самые ярые сторонники модернизма, Натали Саррот, одна из теоретиков нового романа, для которой и Пруст-то был устаревшим барахлом, называет Кафку автором романов положений, где полностью отсутствует психологизм, и есть демонстративное нарушение реальности. Уже упомянутый Камю сделает его аргументом своей философии абсурда. Перед ним склонит голову Набоков, а тот, кто знает Набокова как критика, тот знает, как скуп он был на комплименты. Увы, статья Набокова о "Превращении" Кафки - это аркий образец полного искажения авторского замысла, в угоду вкусам самого критика. Энтомолог Набоков серьёзно анализирует то, в какое именно насекомое превратился Грегор Замза, а сам Кафка, когда печатали это произведение, просил у издателей не позволять иллюстраторам изображать насекомое. Вечно стоящий в стороне при жизни, после смерти он марширует в стройных рядах сторонников самых разных литературных течений и политических взглядов.

Вторая причина в том, что Кафка - это незаживающая рана. Это тексты написанные кровью. Он дал возможность людям понять, что страдание субъективно. Есть люди, теряющие детей и переживающие это с лёгкостью, и есть люди, для которых реплика или взгляд, вскользь брошенные посторонним человеком, могут стать кошмаром, преследующим их всю жизнь. Кафка страдает тогда, когда многие кричали бы от восторга.Он становится владельцом асбестового завода, но становится по принуждению семьи и испытывает невыносимые страдания от чувства собственичества и ответственности.
Страдал ли Кафка от антисемитизма в Праге? Казалось бы должен был страдать меньше других. "Кафка" - чешская фамилия и означает "галка". Его отец Герман Кафка держал в своей очень преуспевающей лавке огромное количество чешских работников, и еврейские погромы, а такие были, семью Кафки не затрагивали. Но то, какую боль ему причинял антисемитизм можно понять из следующей фразы: "Prasive plemeno - поганая кровь. Так при мне называли евреев. Не правда ли естественно покинуть место, в котором тебя так яростно ненавидят?.. Героизм, который требуется для того, чтобы остаться несмотря ни на что - героизм таракана, которого тоже ничем не выжить из ванной." Напиши он сгодня это в Израиле, и все были бы убеждены, что он не приемлет поселенцев, но Кафка, если и бывает резок в своих словах, то как правило он резко отзывается о себе. Это он - тот самый таракан, точно как это он - Грегор Замза, и насекомое, в которое Замза превратился.
Его отношения к евреям столь же противоречиво, как всё в его жизни. "Иногда, например, меня охватывает желание засунуть их всех (включая себя) в ящик бельевого шкафа и подождать, затем чуть приоткрыть, чтобы проверить, все ли они уже задохнулись, если нет, снова закрыть ящик и подождать так до самого конца".
Парадокс Кафки заключается в том, что он из-за своей болезненной восприимчивости, чувствовал невыносимую боль от соприкосновения с окружающей средой. "У Бальзака на трости было написано - "Крушу все преграды", на моей следовало бы писать "все преграды крушат меня".

Теперь после этой чехарды абсурда и парадоксов мне хочется хоть немного оживить его облик. Извлечь фонарь Диогена и отправиться на поиски человека по имени Франц Кафка. Каков он был? Рост - 182 см. Вес 61 кг!!! Кожа и кости. Вегетерианец, отвергающий алкоголь,табак и даже шоколад. Он остроумен, приятен в общении, хотя и молчалив. Он нравится женщинам. И здесь снова разверзается бездна боли. "Я понял, что не могу переносить любую женщину, которую смог бы полюбить". Предложение, которое ужасает стоит только в него поверить. Или ещё более невероятное заявление: “Коитус как кара за счастье быть вместе”.
Женщин в его жизни было немало. Выделяют 4-ёх. Фелица Бауэр,Юлия Вогрызкова, Милена Есенская, Дора Диамант. Каждая это история борьбы с самим собой, история сомнений, история откровений и лжи.
Фелица Бауэр - некрасива, Кафка сам говорит о сходстве её лица с лошадиной мордой. Она ничего не смыслет в литературе, она чужда ему духовно. Что же привлекает Кафку в ней? Ответ на этот вопрос кажется совершенно невероятным, но может ли быть иначе у Кафки? Итак, главное достоинство Фелицы - она живёт в Берлине. Нет, Берлин как таковой тут не важен. Важно то, что она живёт далеко. Её можно не видеть. С ней можно не разговаривать. Ей можно писать. И он пишет, пишет иногда по несколько писем в день, выстраивая вязкий лабиринт исповедальной лжи, обманывая её и обманывая себя. Исследует её словно чёрный ящик, пытаясь при этом разобраться в себе самом, желая быта семейного буржуа и страшась этого больше всего на свете. Фелица потом, после двух расторгнутых помолвок, выйдет замуж за другого, и её потомки ничего не захотят слышать о Франце Кафке.
Юлия - деревенская девушка. Брак, на который Герман Кафка никогда не даст согласие. Псевдопротест против отца.
Милена - единственная чешка среди его любовей, замужняя эмансипированная и очень талантливая девушка. Бисексуальна, балуется наркотиками, лежала в психиатрической лечебнице. С ней и только с ней он был пусть и немного, но счастлив. Почему они расстались? Пусть он сам объяснит: "Я любил девушку, которая тоже любила меня, но я должен был её покинуть. - Почему? - Не знаю. Можно было бы сказать, что она была окружена вооружёнными мужчинами, которые выставляли свои пики наружу. Несколько раз, когда я к ней приближался, я напарывался на их острия, был ранен и вынужден отступить. Я очень страдал. - Была ли виновата девушка? - Не думаю, или, скорее я в этом не уверен, поскольку предшествующее сравнение неполное. Я тоже был окружён вооружёнными людьми, которые направляли свои копья вовнутрь и против меня. Когда я хотел приблизиться к девушке, я наталкивался сначала на копья моих вооружённых людей и уже был остановлен. Возможно, мне никогда и не удавалось дойти до вооружённых людей девушки, а если когда и удавалось, то уже окровавленным моими воинами и потерявшим сознание. - Осталась ли девушка одна? - Нет, к ней приблизился другой, не встретив ни трудностей, ни препятствий, в то время как я, изнурённый своими усилиями, равнодушно смотрел, словно был воздухом, сквозь который сближались их лица, чтобы слиться в поцелуе.
Дора - пожалуй о ней известно слишком мало. Её он встретил уже будучи смертельно больным. Её тепло уже не смогло отогреть его остывающее тело.

Я намерено ни слова не сказал о творчестве Франца Кафки, пересказывать его романы бессмысленно, а анализировать их можно до бесконечности. Я призываю всех и каждого читать Франца Кафку. Причащаться его творчеством. Ведь в его книгах есть его и кровь и плоть.

---

Фрида Кало (из книги Жана Мари Леклезио)

Вскоре ужасное происшествие изменит всю жизнь Фриды, навсегда замкнет ее в тесном мире одиночества и неизбывной боли, где единственным исходом станет искусство.
17 сентября 1925 года (ей тогда еще не исполнилось восемнадцати) Фрида вместе с Алехандро садится в автобус – эти автобусы пустили совсем недавно, и горожанам они нравятся, потому что ходят гораздо быстрее трамваев. На перекрестке у рынка Сан Хуан в автобус врезается трамвай.
Позднее Фрида расскажет:

Это случилось сразу после того, как мы сели в автобус. Вначале мы ехали в другом, но я заметила, что потеряла зонтик, и мы вышли, чтобы его найти; вот так я и оказалась в автобусе, который разорвал меня в клочья. Столкновение произошло на углу, перед рынком Сан Хуан. Трамвай ехал медленно, но водитель нашего автобуса был молод и нетерпелив. Трамвай повернул – и наш автобус оказался зажатым между ним и стеной.
Я тогда была неглупа для своих лет, но, хотя и пользовалась определенной свободой, не имела никакого житейского опыта. Наверно, поэтому я не сразу поняла, что со мной произошло, какие травмы я получила. Первое, о чем я подумала, это хорошенькая пестрая безделушка, которую в тот день купила и везла с собой. Я попыталась ее найти, думая, что авария несерьезная.
Неправда, будто люди в первую минуту осознают, что с ними произошло, неправда, будто они плачут. Я не плакала. От толчка нас всех бросило вперед, и обломок одной из ступенек автобуса пронзил меня, как шпага пронзает быка. Какой то прохожий, видя, что я истекаю кровью, взял меня на руки и положил на бильярдный стол, а там уж обо мне позаботился Красный Крест. Вот так я потеряла невинность. У меня была повреждена почка, я не могла мочиться, но хуже всего было с позвоночником. Казалось, никто особенно не беспокоится. Рентгена мне не делали. Я кое как села и попросила известить моих родных. Матильда узнала о том, что случилось, из газет, она первая пришла ко мне и потом три месяца сутками не отходила от меня. Моя мать месяц была в шоке, она так и не навестила меня. Когда обо мне сказали сестре Адриане, она упала в обморок. А отец от расстройства заболел, и я увидела его только три недели спустя.

Последствия аварии чудовищны, большинство врачей, осматривающих Фриду, удивляются, как она осталась жива: тройной перелом позвоночника в поясничной области, перелом шейки бедра и нескольких ребер, левая нога сломана в одиннадцати местах, правая ступня раздроблена, вывих левого плеча, тройной перелом таза. Обломок стальной ступеньки автобуса врезался в левый бок и вышел через влагалище.
Но сопротивляемость и жизненная сила Фриды беспримерны. Она выжила в аварии, сумела пережить и отчаяние, которое наступило потом. Страдания, выпавшие на ее долю, почти невозможно выдержать.
"Ты не представляешь, как мне больно, – пишет она Алехандро месяц спустя, – каждый раз, когда меня поворачивают в кровати, я проливаю потоки слез, впрочем, как говорится, собачьему визгу и женским слезам верить нельзя".

---

www.orwell.ru/library/novels/Homage_to_Cataloni...

---

В университете было распространено множество забавных этнологических клише. Одно из них состояло в том, что европейская математика в большом долгу перед древними культурами, возьмите хотя бы пирамиды, геометрия которых вызывает уважение и восхищение.
Это, конечно же, идиотизм в виде похлопывания по плечу в знак одобрения. В той действительности, границы которой устанавливает технологическая культура, она суверенна. Семь-восемь элементарных правил египетских землемеров - это все равно, что счеты по сравнению с интегральным исчислением.
Жан Малори пишет в книге “Последние короли Туле”, что серьезным аргументом в пользу изучения этих интересных полярных эскимосов является то, что таким образом можно кое-что узнать о переходе человека от стадии неандертальца к человеку каменного века.
Все это написано с некоторой любовью. Но это исследование - пособие по изучению завуалированных предрассудков.
Любой народ, если его оценить по шкале, установленной европейскими естественными науками, будет представлять собой культуру высших обезьян.
Выставление оценок бессмысленно. Любая попытка противопоставить друг другу культуры, с целью определить, какая из них является более развитой, всегда будет оставаться всего лишь еще одним дерьмовым отражением ненависти западной культуры к своим теням.
Существует единственный способ понять другую культуру. Жить в ней. Переехать в нее, попросить, чтобы тебя терпели в качестве гостя, выучить язык. В какой-то момент, возможно, придет понимание. Это всегда будет понимание без слов. Когда удается понять чужое, исчезает потребность объяснять его. Объяснить явление - значит отдалиться от него. Когда я начинаю говорить о Кваанааке, самой себе или другим, я снова теряю то, что на самом деле никогда мне и не принадлежало."

Питер ХЁГ "ФРЕКЕН СМИЛЛА И ЕЕ ЧУВСТВО СНЕГА"

---

Не знаю кто автор:(

За вишней на дерево Сева полез,
Сторож Матвей вынимает обрез.
Выстрел! Раздался пронзительный крик...
Сорок второй!? - ухмыльнулся старик.

А. Барто
* * *
Не укрыла Севу ветка,
Дед Матвей стреляет метко.
От воришек вишни спас
Сторож сорок с лишним раз.

ВАРИАНТЫ:
* * * (О. Хайям)
Плеч не горби, Матвей, и не нужно рыдать.
Гибель Севы ты можешь легко оправдать
Столько вишен спас выстрелом, слава Аллаху!
Значит, осенью будет наливка опять.

* * * (В. Шекспир)
Любовь и смерть близки как две руки,
Но думал ли о том несчастный Сева,
Когда, морали общей вопреки,
Тайком полез за вишнями на древо?
Да, он любил! Любил их нежный вкус,
Их аромат, их сладкий сок и мякоть.
Но вынести не смог любовный груз,
И проиграл... О нeм не надо плакать.
От бурной страсти обретя покой,
Лежит теперь он в зарослях шалфея,
Сражeнный справедливою рукой
Сурового апостола Матфея.
По-разному приходит к нам любовь,
Но плата за неe известна - кровь.

* * * (М. Басe)
Меток Матвей-сан.
Кровь юного самурая
Словно сакуры сок...

* * * (И. Крылов)
Проказник Сева, малый лет семи,
Считал, как говорят, себе на горе,
Что вишни слаще на чужом подворье.
Подобное случается с детьми.
Хоть маменька по десять раз на дню Твердила:
"Бог воров накажет строго",
Но Сева все слова про Бога
Воспринимал как болтовню.
Решив откушать вишен всласть,
К соседу - шасть!
В саду он, с ловкостью медведя,
Залезть на дерево сумел,
Но так при этом нашумел,
Что всполошились все соседи.
И вот, уже, из-за ветвей,
На Севу смотрит дед Матвей.
Он, паутинку сняв с лица,
Одним движеньем быстро, ловко
Из-под полы достал винтовку
И взял на мушку стервеца.
Дуплет! Посыпалась листва,
И старец хмыкнул: "Сорок два".
Мораль: не хочешь пулю в свой живот -
Не разевай на плод, запретный, рот.

* * * (А. Пушкин)
Июльским солнышком согретый
Благоухает старый сад.
Мне с детства дорог запах лета
И спелых вишен аромат.
Читатель, ты, наверно, тоже,
Когда был малость помоложе,
Любил в соседский сад залезть,
Чтоб ягод с дерева поесть.
Вот точно так же юный Сева,
Увидев пышные сады,
И соблазнившись на плоды,
Решил отведать вишен с древа.
И ранним утром, словно вор,
Тайком полез через забор.
Не знал шалун, что спозаранку
Колхозный сторож дед Матвей,
Покинув тeплую лежанку,
В саду укрылся меж ветвей
И прихватил с собой берданку,
С которой в грозную "гражданку"
Уже командовал полком,
Слыв "Ворошиловским стрелком".
Он на непрошенного гостя
В прицел оптический глядит -
Хлопок! - и Сева вниз летит,
Ломая сучья, ветки, кости.
Убит воришка. Сторож рад,
Зарубку ставит на приклад.

* * * М. Лермонтов
Скажи-ка, дядя, как так вышло,
Во всех садах пропали вишни
На целую версту?
И лишь у нас вокруг беседки
От спелых вишен гнутся ветки,
И смотрят с завистью соседки
На эту красоту.
Ох, любопытен ты, Ванюша!
Но если хочешь знать, послушай -
В деревне тут, у нас
Шпана шалила этим летом.
Нагрянут ночью, а к рассвету
В саду следа от ягод нету.
И так из раза в раз.
Сначала жители роптали
И письма-жалобы писали,
Прося шпану унять.
Но от начальства мало толку,
И вот тогда я втихомолку,
Достав из подпола двустволку,
Стал вишни охранять.
Да, нелегко достались вишни.
Бандитов сорок, даже с лишним,
Поймали мой жакан.
Последней жертвою был Сева.
Его я срезал прямо с древа.
А не захаживай налево,
Отпетый хулиган!
Зато теперь у нас порядок,
Никто в садах не топчет грядок
И ягоды не рвeт.
Вздохнули люди с облегченьем.
А я тебе на день рожденья
Сварю вишнeвое варенье
И сделаю компот.

* * * (Н. Некрасов)
В каком году - не ведомо,
В каком краю - не сказано,
В деревне возле озера
Жил старый дед Матвей.
Росла у дома древняя
Развесистая вишенка -
Одна отрада дедушке,
Души не чаял в ней.
Но как-то тeмной ноченькой
Соседский отрок Всеволод
Незваный и непрошенный
Прокрался словно тать.
Решил по злому умыслу
Затеять штуку скверную
И с вишенки Матвеевой
Все ягоды сорвать.
Достал с заветной полочки
Старик свою двустволочку
И жахнул метким выстрелом
Злодею прямо в лоб.
А труп упрятал дедушка
В могилку возле вишенки
И сверху посадил ещe
Петрушку и укроп.

* * * (И. Северянин)
Это было в деревне в середине июля,
Когда сочные вишни созревали в саду,
Когда вечером синим пела песни зозуля,
И лягушки ей хором подпевали в пруду.
Ах, пурпурные вишни - квинтэссенция лета,
Вы - магнит для поэтов и мечта поэтесс.
И поэтому Сева, несмотря на запреты,
На Матвеево древо грациозно полез.
В тишине грянул выстрел, и смертельная пуля
Погубила поэта, погасила звезду...
Это было в деревне в середине июля,
Когда сочные вишни созревали в саду.

* * * С. Есенин
Плач тальянки еле слышен,
А на огненной заре
Заалели гроздья вишен У соседа во дворе.
На скамейке возле хлева
Парень девке подмигнeт -
Жди, подруга-королева,
Сева ягод принесeт.
Вечер бархатный спустился,
А в тени густых ветвей
С карабином притаился
Хитрый сторож дед Матвей.
В чарах звeздного напева
Мотыльки пустились в пляс.
Не дождeтся девка Севу -
У Матвея меткий глаз.

* * * В. Маяковский
В самом разгаре лето.
В саду у деда Матвея
Густо висят на ветках
Вишни, кровью алея.
Кто там словно разбойник
Тайно лезет на древо?
Сорок второй покойник -
Сева! Сева! Сева!

* * * (Б. Пастернак)
Писать об этом нелегко,
Но было дело:
Алела вишня высоко.
Одна алела.
Рассудок Севе говорил:
"Не лезь! Не близко",
Но дух упрямства победил,
Хотелось риска.
Направо бросил цепкий взгляд,
Потом налево,
Забыл лишь посмотреть назад,
К несчастью, Сева.
Он вверх по дереву тайком
Полез несмело.
Алела вишня высоко.
Одна алела.
Наверно Севе на беду,
Назло Морфею
Не спится сторожу в саду,
Стрелку Матвею.
Заметил "гостя" и узнал
Повадку вора.
И прозвучал в тиши сигнал -
Щелчок затвора.
Сверкнул как стеклышко очков
Зрачок прицела.
Алела вишня высоко.
Одна алела.
И вот уж Всеволод достиг
Желанной ветки,
Но грянул выстрел в этот миг
И очень меткий.
Так, нитку жизни оборвав
На верхней ноте,
Матвей пометил:
"Сорок два" В своeм блокноте.
На землю сорванным листком
Летело тело.
Алела вишня высоко.
Одна алела.

* * * (А. Барто)
Не укрыла Севу ветка,
Дед Матвей стреляет метко.
От воришек вишни спас
Сторож сорок с лишним раз.

* * * (Р. Рождественский)
Об этом, товарищ, не вспомнить без слeз.
Стоял возле речки богатый колхоз.
Там в пышном саду, что у края села,
Высокая вишня, Высокая вишня,
Высокая вишня привольно росла.
Сынок председателя, шустрый малец
Решил, пока занят на поле отец,
Залезть в этот сад и ни свет ни заря
Общественных вишен, Общественных вишен,
Общественных вишен поесть втихаря.
На дерево Сева стремительно влез,
Но сторож заметил и поднял обрез.
Взметнулись вороны как чeрный салют:
А люди решили, А люди решили,
А люди решили - ученья идут.
Стоял председатель в глубокой тоске,
Сползала скупая слеза по щеке.
Но сторожу он, несмотря на печаль,
За верную службу, За верную службу,
За верную службу повесил медаль.

* * * (Л. Филатов)
Из знакомых мне людей
Рыжий Севка-прохиндей,
Заявляю фицияльно,
Был ворюга и злодей.
Подтверждаю, энтот гад
Трижды лез в Матвеев сад,
Тырил ягоды мешками.
Вон, под вишней компромат.
Ну, Матвей-то не дурак,
Сам всe знает - что да как.
Сел с ружьeм в саду в засаду,
Чтоб пресечь сей кавардак.
Видит - Севка словно тать
Лезет вишню обметать.
Он и выстрелил навскидку.
В чeм промблема, вашу мать?
Да, конфуз на этнтот раз
Приключился здесь у нас:
Целил в задницу и солью,
А попал-то пулей в глаз.
Не пойму, ядрeна вошь! -
Сорок раз одно и то ж.
То ли мушка покосилась,
То ль он в снайперы не гож?

---

Суриков vs. Толстой. Разные источники.

Из интервью с Егором Кончаловским.

А в свое время Василий Суриков выгнал из дома Льва Толстого, который написал «Смерть Ивана Ильича» с какой-то умирающей родственницы Сурикова. Толстой приходил к ней, беседовал, записывал ее ощущения, мысли. Когда Суриков это понял, то сказал ему: «Уходи, злой старик». И больше не пустил в дом.


Наталья Кончаловская. "Дар бесценный"
Еще недавно Елизавета Августовна(жена Сурикова, а не "какая-то умирающая родственница"!) могла разговаривать, смеяться и даже позволяла себя навещать. Тогда-то и приходил часто к Суриковым Лев Николаевич Толстой. Он приносил каждый раз в корзиночке свежие яйца из Хамовников. Лев Николаевич усаживался в кресло возле больной и занимал ее беседой, смешил рассказами о забавных встречах с людьми, передавал интересные новости и события.(НЕ ВЕРЮ! Вряд ли есть ещё много таких писателей, которые были бы столь же не в ладах с чувством юмора как Толстой) Но иногда он вдруг начинал молча, пытливо вглядываться в ее лицо, словно изучая его, или пристально рассматривать исхудавшие руки. И тогда Елизавете Августовне становилось не по себе.

— Знаешь, Вася, пожалуй, не надо нам принимать здесь Толстого… Он так иногда глядит… Даже страшно становится… Мне не хочется его видеть, — робко заявила Елизавета Августовна.

Василий Иванович ничем не выдал своего волнения. Но гнев и обида вскипели в нем так, что черной волной глаза захлестнуло. Он понял: Толстой, как художник, не может отказать себе в возможности наблюдать угасание. Правда, сам он однажды с такой же безжалостной целеустремленностью зарисовал сначала помертвелое лицо от усталости потерявшего сознание натурщика, а потом уже привел его в чувство и напоил горячим чаем… Но здесь, возле постели умирающей жены, он не мог вынести этой жестокости гения. И когда в следующий раз пришел Толстой, Суриков встретил его на пороге:

— Убирайся прочь, злой старик!..

М. Волошин
Про разрыв Сурикова с Толстым я слыхал такой рассказ от И. Э. Грабаря: "Он Вам никогда не рассказывал, как он Толстого из дому выгнал? А очень характерно для него. Жена его помирала в то время. А Толстой повадился к ним каждый день ходить, с ней о душе разговоры вел, о смерти. Так напугает ее, что она после целый день плачет и просит: „Не пускай ты этого старика пугать меня". Так Василий Иванович в следующий раз, как пришел Толстой, с верху лестницы на него: „Пошел вон, злой старик! Чтобы тут больше духу твоего не было!". Это Льва Толстого-то... Так из дому и выгнал".

---

Симпотно

Устав от забот повседневного груза,
продрогнув, как лист, на житейском ветру,
приходит с работы фельдмаршал Кутузов
и лезет на сайт "Одноглазники.ру".

Инет зависает (провайдер-то левый!).
Кутузов роняет усталое: "нах..."
Как медленно грузятся голые девы,
и все, как одна, с бельмондой на глазах!

Из чарки отпив контрабандного бренди,
он, выключив комп, покидает астрал...

Вновь Нельсон, скотина, его не зафрендил.
Тот, правда, не русский, но всё ж - адмирал...

Александр Габриэль

---

Вам не грозит счесть страдание целью, к которой надо стремиться. Страдание есть - следовательно, быть целью не может.

Мишель Уэльбек. "Оставаться живым".

---

Писательнице Тэффи (псевдоним Н.А.Бучинской) приписывали пародию 1913 на «эгофутуристический» стиль И.Северянина. Пародия представляет собой «перевод» знаменитой строфы А.С.Пушкина на вычурный, жеманный «офранцуженный» язык Северянина. Сравним:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь;

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

Ямщик сидит на облучке

В тулупе, в красном кушаке.

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно…

(Евгений Онегин, глава 5, строфа 2)

Зима! Пейзанин, экстазуя,

Ренувелирует шоссе,

И лошадь, снежность ренифлуя,

Ягуарный делает эссе.

Пропеллером лансуя в’али,

Снегомобиль рекордит дали,

Шофер рулит; он весь в бандо,

В люнетках, маске и манто.

Гарсонит мальчик в акведуке:

Он усалазил пса на ски,

Мотором ставши от тоски,

Уж отжелировал он руки.

Ему суфрантный амюзман,

Вдали ж фенетрится маман.

Пародия строится здесь как с помощью простого транслитерирования французских слов: «renouveler» — обновлять, «renifler» — втягивать носом, «ski» — лыжи, «geler» — мерзнуть, «souffrir» — страдать, «amusement» — развлечение, так и с помощью сложных стилистических фигур: плеоназма «гарсонит мальчик» («garзon» — мальчик), эллипсиса (вместо русского «мать грозит ему в окно» — окказиональный глагол фенетрится (от «fenкtre» - окно).

---

imdb.com/title/tt0083284/
Интересно, кто нынче помнит про этот фильм. Нет смотреть это конечно незачем. Хрень невероятная. Но сам факт, того что в одном фильме снимались Сталлоне, Майкл Кейн, Макс фон Сюдов и Пеле(!!!) примечателен. От оригинальной истории с украинцами, конечно камня на камне не оставили. Сцена где наш Рэмбо отбивает (вернее лучше бы хотя-бы отбил, а не поймал) решающий пенальти выглядит до ужаса искусственной. Так, что бросается в глаза, что "the penalty shot was specifically written to placate his ego".
И всё же забавно

---

В 1596 году сэр Джон Харрингтон (1561-1612) порадовал свою крестную английскую королеву Елизавету занятной вещицей под названием "ватерклозет" — устройством с автоматическим смывом того, что туда наложили.
Однако изобретение Харрингтона современники не оценили и забыли о нем на целых два века. Одной из причин небытия ватерклозета Харрингтона стало отсутствие в тогдашнем Лондоне водопровода. Королеве-то все равно — у нее слуги есть, а вот простому работяге воду в сливной бачок самому таскать нужно.

Известил всех о своём изобретении сатирой "Метаморфозы Аякса". (фонетически похоже на jakes - устаревшее "толчок"). Общая стоимость устройства 33 шиллинга (трубы, кирпич, камень), но каменьщику предложили 30 фунтов.

en.wikipedia.org/wiki/John_Harington

ВТОРАЯ ЖИЗНЬ
Лишь в 1775 году ватерклозет обретает второе рождение. Именно в этот год (водопровод в Лондоне уже был) Александр Камминг устраняет еще одну причину непопулярности унитаза.
Камминг изменяет конструкцию Харрингтона таким образом, что теперь в ней есть клапан, отделяющий чашу унитаза от сточной трубы, и постоянно присутствует водяная пробка, поглощающая неприятные запахи.

---

Но не было никакой возможности узнать больше. Да, впрочем, и к чему? Сердце женщин, словно ларцы с секретом, со множеством ящиков, вставляемых один в другой; стараешься изо всех сил, ломаешь ногти -и, наконец, находишь высохший цветок, хлопья пыли или пустоту! И к тому же он боялся, пожалуй, узнать слишком много.

Гюстав Флобер "Воспитание чувств"

---

ДГУ

kvndgu.dp.ua/teatrkvn/site.cgi?UID=default&lang...
youtube.com/results?search_query=%D0%94%D0%93%D...

---

Я верю в 12-ую главу "Отверженных"

На следующее утро, когда солнце только еще всходило, монсеньор Бьенвеню
прогуливался по саду. Вдруг к нему подбежала сильно встревоженная Маглуар.
- Ваше преосвященство, ваше преосвященство! - кричала она. - Вы не
знаете, где корзинка, в которой я держу серебро?
- Знаю, - ответил епископ.
- Слава богу! - обрадовалась она. - А то я понять не могла, куда это
она делась.
Епископ только что подобрал на клумбе эту корзинку. Он подал ее
Маглуар.
- Вот она ,-сказал он.
- То есть как? - удивилась она. - Пустая? А серебро?
- Ах, вы беспокоитесь о серебре? - проговорил епископ. - Я не знаю, где
оно.
- Господи помилуй? Оно украдено! Это ваш вчерашний гость - вот кто его
украл!
В мгновение ока, со всей живостью, на какую была способна эта подвижная
старушка, Маглуар побежала в молельню, заглянула в альков и снова вернулась
к епископу. Тот стоял нагнувшись и, вздыхая, рассматривал росток ложечника,
сломанный корзинкой при падении на клумбу. Услыхав крик Маглуар, епископ
выпрямился.
- Ваше преосвященство! - кричала она. - Он ушел! Серебро украдено!
В то время как она произносила эти слова, ее взгляд упал на дальний
конец сада, где виднелись следы бегства. Верхняя доска забора была оторвана.
- Посмотрите! Вот где он перелез. Он спрыгнул прямо в переулок Кошфиле!
Как же ему не совестно! Он украл наше серебро!
Епископ помолчал, затем поднял на Маглуар серьезный взгляд и кротко
спросил:
- А где сказано, что это серебро наше?
Маглуар оцепенела от изумления. Снова наступило молчание, потом епископ
продолжал:
- Госпожа Маглуар! Я был неправ, пользуясь, и так долго, этим серебром.
Оно принадлежало бедным. А кто такой этот человек? Несомненно, бедняк.
- Господи Иисусе! Дело ведь не во мне и не в барышне, - возразила
Маглуар. - Нам-то все равно. Все дело в вашем преосвященстве. Чем вы будете
теперь кушать?
Епископ взглянул на нее с удивлением.
- Ах, вот что! Но разве не существует оловянных приборов?
Маглуар пожала плечами.
- У олова неприятный запах.
- А железных?
Маглуар сделала выразительную гримасу.
- У железных привкус.
- В таком случае, - сказал епископ, - мы обзаведемся деревянными.
Через несколько минут он завтракал за тем же столом, за которым
накануне сидел Жан Вальжан. За завтраком он весело доказывал сестре,
слушавшей его молча, и Маглуар, тихонько ворчавшей, что нет ни малейшей
нужды ни в ложках, ни в вилках, хотя бы и деревянных, чтобы обмакнуть кусок
хлеба в чашку с молоком.
- Ведь надо же придумать! - бормотала Маглуар, суетясь у стола. -
Пустить к себе такого человека! И оставить его на ночь рядом с собой!
Счастье еще, что он только обокрал! Господи помилуй! Просто дрожь пробирает,
как подумаешь!..
Брат с сестрой собирались уже встать из-за стола, как вдруг раздался
стук в дверь.
- Войдите, - сказал епископ.
Дверь открылась. Необычная группа возбужденных людей появилась на
пороге. Три человека держали за шиворот четвертого. Трое были жандармы,
четвертый - Жан Вальжан.
Жандармский унтер-офицер, по-видимому, главный из трех жандармов,
остановился в дверях. Затем вошел в комнату и, подойдя к епископу, отдал ему
честь по-военному.
- Ваше преосвященство...- начал он.
При этих словах Жан Вальжан, стоявший с угрюмым и подавленным видом, в
изумлении поднял голову.
- Преосвященство! - прошептал он. - Значит, это не простой священник...
- Молчать! - сказал жандарм. - Перед тобой его преосвященство епископ.
Между тем монсеньор Бьенвеню пошел к ним навстречу с той быстротой,
какую только позволял его преклонный возраст.
- Ах, это вы! - воскликнул он, обращаясь к Жану Вальжану. - Очень рад
вас видеть. Но послушайте, ведь я вам отдал и подсвечники. Они тоже
серебряные, как и все остальное, и вы вполне можете получить за них франков
двести. Почему же вы не захватили их вместе с вашими приборами?
Жан Вальжан широко раскрыл глаза и взглянул на почтенного епископа с
таким выражением, которое не мог бы передать человеческий язык.
- Ваше преосвященство, - сказал жандармский унтер-офицер, - так значит,
то, что нам сказал этот человек, - правда? Он бежал нам навстречу. У него
был такой вид, словно он спасался от погони. На всякий случай мы задержали
его. При нем оказалось это серебро.
- И он вам сказал, - улыбаясь, прервал епископ, - что это серебро ему
подарил старичок священник, в доме которого он провел ночь? Понимаю,
понимаю. А вы привели его сюда? Это недоразумение.
- В таком случае, мы можем отпустить его? - спросил унтер-офицер.
- Разумеется, - ответил епископ. Жандармы выпустили Жана Вальжана, тот
невольно попятился
- Это правда, что меня отпускают? - произнес он почти невнятно, словно
во сне.
- Ну да, отпускают, не слышишь, что ли? - ответил один из жандармов.
- Друг мой! - сказал епископ. - Не забудьте перед уходом захватить ваши
подсвечники. Вот они.
Он подошел к камину, взял подсвечники и протянул их Жану Вальжану. Обе
женщины смотрели, не говоря ни слова, не делая ни одного движения, не бросая
ни одного взгляда, которые могли бы помешать епископу.
Жан Вальжан дрожал всем телом. Машинально, с растерянным видом, он взял
в руки два подсвечника.
- А теперь, - сказал епископ, - идите с миром. Между прочим, мой друг,
когда вы придете ко мне в следующий раз, вам не к чему идти через сад. Вы
всегда можете входить и выходить через парадную дверь. Она запирается только
на щеколду, и днем и ночью.
Затем он обернулся к жандармам:
- Господа! Вы можете идти.
Жандармы вышли.
Казалось, Жан Вальжан вот-вот потеряет сознание.
Епископ подошел к нему и сказал тихим голосом:
- Не забывайте, никогда не забывайте, что вы обещали мне употребить это
серебро на то, чтобы сделаться честным человеком.
Жана Вальжана, не помнившего, чтобы он что-нибудь обещал, охватило
смятение. Епископ произнес эти слова, как-то особенно подчеркнув их. И
торжественно продолжал:
- Жан Вальжан, брат мой! Вы более не принадлежите злу, вы принадлежите
добру. Я покупаю у вас вашу душу. Я отнимаю ее у черных мыслей и духа тьмы и
передаю ее богу.

---

Понял я, что в детстве снег пушистей,
зеленее в юности холмы,
понял я, что в жизни столько жизней,
сколько раз любили в жизни мы.

Понял я, что тайно был причастен
к стольким людям сразу всех времен.
Понял я, что человек несчастен,
потому что счастья ищет он.

В счастье есть порой такая тупость.
Счастье смотрит пусто и легко.
Горе смотрит, горестно потупясь,
потому и видит глубоко.

Счастье - словно взгляд из самолета.
Горе видит землю без прикрас.
В счастье есть предательское что-то -
горе человека не предаст.

Евгений Евтушенко